|
| 06.05.07 13:41 | ТРУДНЫЙ ЭКЗАМЕН |
ru |
Глава 1. НОВЫЕ ПРАВИЛА
...- Дяденька, купите мне, пожалуйста, сигарет!
Стоявший напротив меня ботаник возрастом где-то 35-ти лет удивленно на меня посмотрел, потом опустил взгляд на рассыпанную перед ним на стойке горстку монет, потом опять посмотрел на меня и несколько раз растерянно моргнул. Глаза его, которые я наблюдал сквозь толстые стекла очков в оправе «а-ля-телевизор», были похожи на блюдца.
- А не рано ли тебе курить, пацан? – наконец поинтересовался он.
Я ждал этого вопроса. Когда тебе 15 лет, а куришь ты с 12-ти, ты его слышишь довольно часто. Поэтому я не смутился и спокойно ответил:
- А вот это Вас ебать не должно. Мы с Вами абсолютно незнакомы, встретились в первый раз в жизни, я попросил Вас мне помочь, купить сигареты, так что не надо задавать лишних вопросов: возьмите деньги, сделайте четыре шага в сторону кассы и просто купите их!
- Знаешь что, пацан, - поморщился ботаник и отодвинул от себя монеты, - иди-ка ты, найди кого-нибудь другого, а я тебе сигареты покупать не намерен!
Отказав мне, он решил продолжить пить свой кофе с булочкой, и даже уже взял булочку с тарелки, и даже уже сунул ее себе в рот, у даже уже почти от нее откусил, как вдруг поступательное движение его нижней челюсти прекратилось, рука дрогнула, слетевшая с булочки сахарная пудра осыпала ему пиджак и галстук, он положил недоеденную булочку обратно на тарелку, внимательно на меня посмотрел и принялся обдумывать то, что я ему сказал.
А сказал я ему вот что:
- Дяденька, может быть, Вы не поняли... Дело в том, что я не просто малолетний курильщик, я – хулиган. И я не просто хулиган, я – член банды. И банда сейчас ждет моих сигарет снаружи, вон в том скверике напротив кафешки. Так неужели Вы хотите, чтобы я вышел, подошел к пацанам и рассказал им, что сигарет нету и нихуя не будет по той простой причине, что Вы мне их не купили? Дяденька, у Вас симпатичное лицо, мне Вас просто жалко!
- Н..ну ладно, черт с тобой, куплю я тебе сигареты, - неуверенно промямлил ботаник, - подожди немного, вот сейчас только кофе допью и куплю.
- Нет, Вы мне сначала купите, а потом уже свой кофе допьете! - решил не рисковать я, - А то иди знай, допьете Вы свой кофе и начнете съебываться по-быстрому, а мне что - поднимай банду, догоняй Вас и бей прямо на улице ногами? Нет, так не пойдет!
Увидев, что на компромисс я идти не намерен, ботаник еще немного потупил, потом глубоко вздохнул, сгреб со стойки деньги, спросил, какую марку сигарет мы предпочитаем, и через пару минут я вышел из соседней со школой забегаловки, имея в кармане пачку «Стюардессы». День начинался хорошо...
***********
Знакомство с встреченным мной в кафешке ботаником неожиданно продолжилось, когда после звонка на пятый урок он вошел в наш класс, небрежно бросил журнал на стол и объявил, что наш учитель физики и классный руководитель Анатолий Александрович по семейным обстоятельствам был вынужден прекратить преподавательскую работу и уволиться, а его зовут Дмитрий Михалыч, и теперь он будет нашим классным руководителем и вести у нас физику будет тоже он. Оглядев класс, он внимательно на меня посмотел, но ничего при этом не сказал. После этого он произнес програмную речь, смысл которой заключался вот в чем:
- Дети!, - торжественно начал свой первый урок физики Дмитрий Михалыч, - я и в рот не ебу, как и чему учил вас до меня ваш Анатолий Александрович. И, скажу вам положа руку на сердце, меня это абсолютно не ебет. С этого момента события будут развиваться в соответствии с правилами, установленными мной. Итак, правило первое: никаких вызовов к доске!
Класс одобрительно загудел, но Дмитрий Михалыч поднял руку, призывая народ к тишине, и продолжил:
- Никаких вызовов к доске... Я не намерен третить 20 минут из отведенных мне 45-ти минут урока на то, чтобы проверить знания двух-трех-пяти человек. Весь урок будет посвящен подаче нового материала. Но, вместе с тем, я заинтересован в проверке ваших знаний, полученых ранее. Возникает противоречие, йоптыть!.. Для того, чтобы разрешить это противоречие, существует правило №2: каждая неделя будет начинаться с контрольной работы, на которой я буду проверять ваши знания, полученные на неделе предыдущей.
На сей раз реакция класса была была однозначно неодобрительной. Но Дмитрий Михалыч не смутился и начал рассказывать про правило №3:
- Контрольные работы будут не будут проводиться на уроках физики: нам нужно выучить кучу материала, и каждая минута уроков будет посвящена именно этой цели. Но не бойтесь, вы не будете писать ваши контрольные после уроков... Для этой цели существует воспитательский час, который я, как ваш классный руководитель, волен использовать так, как считаю нужным. А я считаю, что людей, которых не смогли воспитать в младшем школьном возрасте, людей, которые пристают к взрослым, чтобы они купили им сигареты, людей, которые уже называют себя хулиганьем и принадлежат к банде, воспитывать уже поздно. Поэтому, правило №3 гласит о том, что воспитательских часов у вас не будет: вместо них будут производиться контрольные работы по физике.
Дмитрий Михалыч перевел дух, немного потерся задом об угол учительского стола, вытащил из жопы трусы и продолжил:
- Вы, конечно, знаете, а если не знаете, то мне похуй, что физика – это точная наука. Малейшая ошибка в физических расчетах и пиздец – здания рушатся, атомные электростанции взрываются, а космические корабли разлетаются на атомы в верхних слоях атмосферы. Поэтому я буду применять один-единственный критерий при оценке ваших достижений: правильность ответа. Ответ на задачу правильный – решение задачи защитано, а если ответ неправильный, то, как говорится, на «нет» и суда нет. И даже не подходите ко мне со слезами на глазах и с объяснениями, что все дело в маленькой ошибке в расчетах! Нужно учиться ответственно относиться к совершаемым вами математическим действиям! То, что я вам только что рассказал, и составляет правило №4. Ну и правило №5... Насколько я знаю, три балла считается у вас чем-то самим собой разумеющимся, чем-то, что положено вам по статусу, без того, чтобы вы приложили для его достижения даже малейшие усилия. Это – нездоровая ситуация, скажу я вам... И мы вместе эту ситуацию изменим. Итак, правило №5 заключается в следующем. Каждая контрольная работа будет состоять из пяти задач. Каждая правильно решенная задача (критерий правильности – см. Правило №4), добавляет в ваш актив один балл. Два балла, хуй с ним, вы зарабатываете изначально, даже не решив ни одной задачи из контрольной. Но для того, чтобы заработать трояк, вы должны решить целых три! Ну вобщем, вы уже поняли принцип: четыре правильно решенных задачи для оценки «хорошо», а пять баллов получит только тот или та, кто правильно решит всю контрольную, получив при этом правильные ответы. Ну, а теперь давайте открывайте свои тетрадки, новая тема...
Но несмотря на это, тетрадок своих никто не открыл и никто даже не пошевелился. В классе стояла гробовая тишина. Мы смотрели на Дмитрия Михалыча во все глаза. Мы были в шоке.
Глава 2. ЗАГОВОР
Примерно через месяц после моего знакомства с Дмитрием Михалычем мне стало совершенно ясно, что мое первое впечатление о нем меня не обмануло: Дмитрий Михалыч был довольно странным человеком. Выяснилось, что кроме того, что он любил чесаться жопой об стол, он также любил чесаться ей же об парты, и иногда, когда ему вдруг приспичивало почесаться во время того, как он прохаживался взад-вперед по классу, он резко останавливался, замолкал, подходил к углу первой попавшейся парты и перед мордой постепенно привыкавшего к этим выходкам ученика или ученицы, пару секунд чесал жопу об угол. После этого он невозмутимо вытаскивал из жопы трусы и, как ни в чем не бывало, продолжал урок.
Кроме жопы, он любил чесать спину... Так как спину об парты чесать было трудновато, то он обычно открывал дверь в коридор, пристраивался к косяку и около минуты молча терся об него, как кошак, причем у меня всегда возникало ощущение, что еще немного – и он замурлычет. Дверь в коридор он также открывал, когда ему срочно надо было пернуть. В таких случаях он становился в дверном проеме, немного нагибался и выдавал залп в сторону коридора, однажды довольно сильно смутив этим нашу завуч, очень некстати оказавшуюся сзади в зоне поражения.
А еще он иногда посредине утрока вдруг убегал к себе в подсобку. Нет, это нужно описать поподробнее... Ведет, значит, чувак урок, песдит что-то, излагает нетривиальные истины, и вдруг посредине предложения замолкает, замирает, глаза его вылазят из орбит, что через очки видеть довольно страшно, вдруг срывается с места и, рывком распахнув дверь, хуярит прямиком в подсобку! А потом мы слышим, как в подсобке что-то гремит, падает, разбивается, и через пару минут он возващается в класс весь расхристаный, взлохмаченый, с перекошенным ебалом и галстуком, как будто он только что там внутри с кем-то нихуево так пиздился...
Ну и успеваемость... Как и следовало ожидать, под чутким руководством Дмитрия Михалыча успеваемость в классе заметно снизилась. Для того, чтобы приучить народ преодолевать трудности, Дмитрий Михалыч строго-настрого запретил во время контрольных пользоваться калькуляторами, и поэтому пятерок не было почти ни у кого. То же самое можно было сказать про четверки. Весь класс, включая вчерашних отличников, перебивался с двоек на тройки, а Дмитрия Михалыча это абсолютно не ебало. По школе поползли слухи, что раньше он преподавал то ли в Политехе, то ли в ЛГУ, и его оттуда выгнали за зверства после коллективной жалобы студентов. Мы попытались было пойти по стопам счастливчиков-студентов и подкатили к нашему директору, но этот долбоеб делал вид, что не понимает, о чем мы с ним говорим, раздувал щеки и твердил что-то вроде: «Хуй знает о чем вы, Дмитрий Михалыч – прекрасный преподаватель!».
...Серегу Шкляра по прозвищу Черт я нашел на черной лестнице за актовым залом, он задумчиво курил, сидя на ступеньках, и обдумывал создавшуюся у него ситуацию, при которой после четырех контрольных по физике у него было три двойки и одна тройка. Мои дела были ненамного лучше, поэтому я стрельнул у него сигарету и пристроился покурить рядом с ним.
- Ты знаешь, Нетормоз, - сказал мне вдруг Черт, - я пришел к однозначному выводу, что надо ему подложить Светку...
То, что сказал мне Черт, было настолько дико, что я даже сразу не сориентировался.
- Кому подложить?.. Какую Светку?.., - растеряно проговорил я.
- Кому-кому?! Физику нашему пидарасу!!, - сверкнул на меня глазами Черт, - Светку Юрченко подложить, непонятно что-ли?!
Светка Юрченко училась с нами в одном классе и о ней можно было однозначно сказать то, что на нее вставал у всех мужиков нашей школы, начиная с представителей первого класса и заканчивая выпускным. Ростом где-то метр шестьдесят, с талией, которую запросто можно было охватить одной рукой, с черными как смоль волосами и с грудью... Бля, эта грудь 3-го размера как будто презрела все физические законы, а в асобенности – закон всемирного тяготения, стояла совершенно перпендикулярно к телу, и, как магнит, притягивала взгляды всех встреченных Светкой мужчин. Но, несмотря на все свои внешние данные, Светка была девочкой скромной, никому не давала, а всех, кто приставал, прямым текстом посылала нахуй. Поэтому Серегино предложение показалось мне абсолютно нереальным.
Так как я ничего на это ему не ответил, Черт принялся объяснять:
- Ты что, никогда не видел, как это уебище смотрит на Светку?, - возбужденно зашептал мне Черт, - Особенно когда он к ней подходит на лабораторных работах? Он, когда с ней разговаривает, аж дергается весь от возбуждения, я сперва все надеялся, что его от этого инфаркт хватит, ну или там инсульт, а он живучий, сука, покраснеет, подергается, а потом с него как с гуся вода! Так вот я и подумал, надо побазарить со Светкой, мол хуе-мое, оценки у всего класса хуевые, нужно спасать положение, может быть, она согласится, а потом подойти к этому гавнюку и закрыть с ним так, чтоб никто не слышал, типа хочешь выебать Светку, давай, сука, отменяй свои ебаные правила, исправляй классу все оценки и веди себя блять нормально, а не как долбоеб! А потом – пиздец, он в наших руках, если начнет выебываться, пригрозим, что ментам сдадим и пизда рулем!
- Да, план, конечно, пиздатый, - ответил ему я и забычковал об перила окурок, - да только хуйня все: Светка ни за что не согласиться...
Черт вздохнул, грустно опустил голову и сказал тихо:
- Да бля... Вот и я думаю, что не согласится...
Несмотря на то, что шансы того, что ради всобщего блага Светка согласится принести в жертву свою девственность и отдаться Дмитрию Михалычу были пренебрежимо малы, наш разговор с Чертом весь день не выходил у меня из головы. Я его обдумывал и так и сяк, прикидывал хуй к носу, и к вечеру у меня сложился неплохой план, о котором я назавтра утром рассказал Черту.
- Ну чтож, это может и сработать, - задумчиво сказал Черт, - давай поговорим со Светкой...
*************
- Света, тебе нравятся твои оценки по физике?, – издалека начал раскручивать Светку Черт.
Светке ее оценки по физике не нравились абсолютно.
- С этим нужно что-то делать... – продолжал Черт.
Светка была с этим полностью согласна. Но когда она услышала, что мы предлагаем и в чем заключается ее участие, она сначала встретила наше предложение в штыки:
- Вы что, бля, совсем охуели?! – возмущенно спросила она, - и как вы себе это все представляете?!
- Ну Светочка, ну не нервничай, - начал убеждать ее я, - весь риск провала операции падает на Черта: с Дмитрием Михалычем пойдет говорить он. И если Дмитрий Михалыч воспримет наше предложение плохо, то пизды получишь не ты, а Черт, а ты всегда сможешь сказать, что ни о чем не знаешь и ни в чем не участвовала! Подумай, ведь ты ничем не рискуешь, рискует только Черт, что, в принципе, ему похуй, у него и так двойка в четверти вырисовывается... А если получится, то ты только выигрываешь!..
Короче, Светка согласилась уже на второй большой перемене. А после уроков в пособку к Дмитрию Михалычу вежливо постучался Черт...
То, что переговоры с Дмитрием Михалычем должен вести Черт, было нашим совместным решением. Дело в том, что после той злополучной истории с сигаретами Дмитрий Михалыч ко мне относился подозрительно, считал меня хулиганом и вобще человеком, по которому плачет колония для несовершеннолетних, и поэтому для такого щекотливого дела я явно не подходил. С другой стороны, Черт на уроках физики тихо сидел на задней парте, не выебывался, а контрольные работы писал так же плохо, как и все остальные. Поэтому к Дмитрию Михалычу пошел именно Черт.
- Дмитрий Михалыч, у меня к Вам серьезный разговор, - сказал Черт, после того, как закрыл за собой дверь подсобки.
- В чем дело, Шкляр, двойки по физике спать не дают?, - пошутил Дмитрий Михалыч и развернулся в кресле по направлению к Черту. Сесть, сука, нихуя не предложил.
- Тут такое дело, Дмитрий Михалыч, - типа смутился Черт, - я насчет ученицы одной из нашего класса, Света Юрченко зовут ее...
- Юрченко, ага, знаю, - заинтересованно пробормотал Дмитрий Михалыч и даже немного подъехал к Черту на кресле.
- Ну бля, я даже не знаю, как сказать... – продолжал ломать комедию Черт, - вобщем, любит она Вас, Дмитрий Михалыч!!
Стук отвалившейся челюсти Дмитрия Михалыча слышно было, наверное, даже за пределами школы. Но Черт не обратил на эту деталь никакого внимания и продолжил:
- Жить она, понимаете ли, совсем не может без Вашей любви! Ничего не ест, даже не пьет нихуя, тоскует, Ваши портреты у себя в тетрадках рисует, по ночам видит сны только о Вас! Говорит, что если ее любовь останется безответной, то она не ручается за то, что с собой сделает!! Вобщем, пиздец девушке наступает, ее надо срочно спасать!!
- Подожди, подожди... – Дмитрию Михалычу нужно было время, чтобы привыкнуть к такому развитию событий, - дай собраться с мыслями... Нет, об этом не может быть и речи... Пойми, блять, что у нас 20 лет разницы, она моя ученица, я женатый человек, наконец!!
Это были, конечно же, довольно веские аргументы, но и мы с Чертом к диалогу подготовились основательно:
- Оставьте, Дмитрий Михалыч! – всплеснул руками Черт (потом он мне рассказывал, что в этот момент разговора он еле-еле сдержался от того, чтобы воскликнуть: «На ком именно Вы женаты?! Вот на этом вот блять крокодиле?!», и показать пальцем на стоящую на столе фотку Дмитриймихалычевой жены), - от Вас никто не требует ничего противозаконного! Всего-то Вам нужно встретиться со Светой, поговорить с ней по душам, объяснить ей, что и она Вам очень нравится, но ваши отношения должны оставаться платоническими, потому-что Вы женаты, потому-что между вами 20 лет разницы, потому-что Вы – ее учитель наконец! Может быть, Вы считаете, что будет лучше, если она покончит жизнь самоубийством, а в прощальном письме напишет «В моей смерти прошу винить Дмитрия Михалыча»?! Вам ЭТО понравится больше?!!
Две минуты Дмитрий Михалыч сидел молча и разглядывал Черта с открытым ртом. Потом он его закрыл и сказал невнятно:
- Хорошо, я с ней встречусь... Где и когда это можно будет сделать вдали от посторонних глаз?..
************
В качестве укромного места свидания была выбрана дача в Шувалово, принадлежащая родителям Черта, от которой Черт заблаговременно спиздил ключи. Светку мы привезли на дачу еще засветло, а в восемь вечера к даче на «Жигулях» Дмитрия Михалыча подъехали Дмитрий Михалыч с Чертом.
- Главное, это не нарваться на ее отца!, - впаривал Черт Дмитрию Михалычу по-дороге. У нее папа – полный пиздец, майор милиции, дочку бережет, как зеницу ока, все боится, как бы кто ее не выебал. Так что пришлось все устраивать в Шувалово, Света говорит, что он на даче только летом появляется, Вы уж извините, что так далеко ехать... Но главное, папы поблизости нет, ее папа – зверь просто, для него у человека почки отбить, как вам два пальца обоссать, отобъет и не поморщится!
К приходу Дмитрия Михалыча Светка оделась, как надо: облегающие джинсы, полупрозрачная белая блузка, и, главное, никакого лифчика! Когда она открыла дверь и соблазнительно улыбнулась, Дмитрий Михалыч охуел так, что очки его даже немного запотели.
- Ох, как хорошо, что Вы заглянули!.., - томно произнесла Светка и, сладострастно изогнувшись, провела обеими руками свеху вниз по всему своему телу.
Дмитрия Михалыча охватил легкий ступор.
- Но что же мы в дверях стоим, добро пожаловать в дом!, - громко сказала Светка, достаточно громко для того, чтобы это расслышал я.
Я до этого момента тихо сидел в кустах сирени позади дачи, но, услышав Светкино приглашение, вскочил и, как лось, нагло попер прямо сквозь кусты, грубо крича:
- Ах ты ж сучка малая!! Прошмандовка малолетняя!! Всех щяс поубиваю нахуй!! И тебя и твоих ебарей!!!
- ШУХЕР БЛЯ – ЭТО МОЙ БАТЯ!!!, - округлив глаза, пронзительно заверещала Светка и захлопнула входную дверь прямо перед носом Дмитрия Михалыча.
- ДМИТРИЙ МИХАЛЫЧ!! ПИЗДЕЦ БЛЯ, СЪЕБЫВАЕМ!!!, - проорал Черт прямо в ухо совсем охуевшему Дмитрию Михалычу и потащил его за рукав к машине.
Дмитрий Михалыч с опозданием, но все-таки врубил, что встреча со Светкиным папой не предвещает ничего хорошего и тоже начал спасаться бегством. В это время я добежал до угла дома и, не переставая материться, активизировал две загодя припасенные для этого дела хлопушки, после чего Черт упал и, цепляясь за рукав Дмитрия Михалыча, прохрипел:
- Дмитрий Михалыч, мне пиздец бля... А Вы – бегите, спасайтесь!.., - после чего рука его, держащая рукав Дмитрия Михалыча, ослабла и он типа потерял сознание.
Дмитрий Михалыч понял, что еще немного и его подстрелят точно так же, как только что подстрелили Черта, поэтому он недолго думая, взял низкий старт и через пару секунд уже зигзагами съебывал на своих «Жигулях» по безлюдной улочке Шувалово.
***********
Как и было уговорено, на следующий день ни Черт, ни Светка в школе не появились, а после уроков в подсобку Дмитрия Михалыча вошел уже я. Вошел я без стука...
- Вы знаете, что Сережа Шкляр лежит в больнице с огнестрельным ранением в грудь?, - спросил я с порога.
- В грудь?.., - промямлил Дмитрий Михалыч, - нет, я об этом не знал...
- А чтож Вы не поинтересуетесь здоровьем своего ученика? – продолжил я, как было запланировано, - На Вашем месте я бы очень сильно беспокоился о его здоровье...
- Я вобще очень сильно беспокоюсь о здоровье всех своих учеников, - попытался отвертеться Дмитрий Михалыч, - А что, собственно, с ним случилось?
Надо было действовать решительно. Я взял свободный стул, придвинул его вплотную к креслу Дмитрия Михалыча и, прямо глядя ему в глаза, сказал следующее:
- Дмитрий Михалыч, вот только давайте не будем выкручиваться. Дело в том, что я уже говорил с Сережей и он мне все рассказал. И про то, что Вы с ним вчера ездили ебать Светку, и про то, что вас там попалил Светкин папа, и про то, что он подстрелил Серегу и чуть было не подстрелил Вас, и про то, как Вы, бросив Серегу на произвол судьбы, взяли и съебались на машине, все он мне рассказал! Так что не нужно строить из себя святого, Вам это не к лицу!
Дмитрий Михалыч глядел на меня, судорожно глотая ртом воздух. Надо было добивать, пока он не очухался.
- Значит так, - по-деловому сказал я ему, - Светка нихера никому не расскажет, потому-что ей не захочется выставлять себя блядью. Светкин папа это дело замял, он договорился с Серегой о том, что он представит дело так, как будто нашел раненого Серегу лежащим на улице, а Серега, в свою очередь, не станет рассказывать о том, что Светкин папа использовал не по-назначению табельное оружие. Поэтому и о Вас Серега тоже не расскажет ничего... Но погодите радоваться! Погодите радоваться, потому-что обо всей этой хуйне расскажу я! Понимаете-ли, мне совершенно посрать, что будут думать про Светку и что сделают за стрельбу с ее папой... Скажите, Вас давно выгоняли с работы? Насколько я знаю, недавно... Так вот, после того, как все вскроется, Вас выгонят с работы еще раз, но на этот раз – выгонят навсегда, выгонят окончательно и бесповоротно, выгонят с волчьим билетом! Эээ... Может быть, Вас заинтересует, как сделать так, чтобы я ничего никому не рассказывал?..
Дмитрий Михалыч мне ничего не ответил, но по его виду можно было понять, что его это интересует.
- Значит так, - сказал я ему еще деловее, чем раньше, - Ваши ебаные правила должны будут в корне измениться. Прежде всего, никаких контрольных во время воспитательского часа: Вы – наш классный руководитель, так пообщайтесь же со своими подопечными, ебанаврот! Теперь насчет контрольных: все облегчается на два балла. То есть за одну правильно решенную задачу – тройка, за две – четверка, за три – пятерка. За больше – тоже пятерка, хуй с Вами! И, кроме того, Вы должны разрешить народу пользоваться калькуляторами, заебало уже с столбик считать!
Глава 3. ПОСЛЕДНИЙ ЭКЗАМЕН
С этого момента в нашем классе начались золотые времена: успеваемость вдруг резко повысилась, во время воспитательских часов Дмитрий Михалыч декламировал нам Евтушенко, Черт на уроках физики не появлялся, но неизменно по контрольным получал твердую четверку, но за неделю до окончания учебного года вдруг все неожиданно закончилось...
Для того, чтобы подвести итоги учебного процесса и наконец познакомиться с родителями, Дмитрий Михалыч затеял родительское собрание. А после его окончания к Дмитри ю Михалычу подошла Светкина мама и расстроганно ему сказала:
- Большое спасибо, Вам, Дмитрий Михалыч, за то, что Вы так хорошо относитесь к моей дочери!
Дмитрий Михалыч немного покраснел и вобще почувствовал себя немного неуверенно. А Светкина мама продолжила:
- Сиротинушка она у меня, без отца с пяти лет растет, Вы же ей просто как отец стали!
- Как «без отца», - немного недопонял Дмитрий Михалыч, - у Светы разве папа не в милиции работает?..
- Какой там, в милиции, - замахала руками Светкина мама, - умер папа ее десять лет назад уже, пил много вот и сгорел по пьяни!
- Умер, говорите, - задумчиво протянул Дмитрий Михалыч и добавил, - ну что же, большое Вам спасибо, Вы мне многое сейчас объяснили!
*****************
На следующий день Дмитрий Михалыч зашел в класс с несвойственной ему в последнее время наглостью, с размаху хлопнул журналом об стол и громко сказал:
- Здравствуйте, дети! Значит так, могу вас порадовать, на следующей неделе у вас состоится заключительный экзамен. Все пять правил игры действуют в своем изначальном, трудном варианте. Пять задач, задачи повышенной сложности и по всем изученным нами темам. Никаких калькуляторов, все работаюм мозгами. Так как речь идет об итоговом экзамене, оценка за него составит половину оценки за четверть. Да, Нетормоз, - обратился он вдруг ко мне, - передай пожалуйста Шкляру, что он тоже должен присутствовать, хватит ему уже прогуливать мои уроки и надеяться, что ему это сойдет с рук!
Мы со Светкой переглянулись и поняли, что приплыли...
**********
В результате экстренного совещания, которое мы провели в тот же вечер в скверике напротив дома, в котором жил Черт, нами было принято единственно правильное в создавшейся ситуации решение: если итоговый экзамен, задуманный Дмитрием Михалычем, не состоится, то его хуевые результаты не смогут повлиять на наши оценки в четверти. А для того, чтобы этот ебаный экзамен не состоялся, Дмитрий Михалыч в последний день четверти, а экзамен был назначен на 11 часов утра именно в этот день, не должен прийти в школу. Мы не задумывали, не дай Бог, замочить Дмитрия Михалыча или что-то вроде этого, нами были запланированы гораздо более креативные вещи...
**********
В 7:30 утра в день экзамена Дмитрий Михалыч, как обычно, повернул ключ в двери, для того, чтобы ее открыть и отправиться в школу. До 11-ти утра у него уроков, в принципе, не было, но ему хотелось с утра поговорить с директором и закрыть еще несколько дел. Дмитрий Михалыч был в приподнятом настроении, а в его портфеле был бережно сложен листок с условиями задач экзамена, любовно отобранных им из задачника для поступающих в МФТИ. Но на сей раз дверь не открылась... Дмитрий Михалыч почуял недоброе и всем телом навалился на дверь. Дверь жалобно скрипнула, но не поддалась. Почувствовав, как к горлу его подступает бессильная ярость, он что есть сил забарабанил кулаками о дверь и заорал:
- ЕБАНАВРОТ КТО- НИБУДЬ, ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ НАХУЙ!!!
Истошные крики Дмитрия Михалыча услыхал его сосед сверху, участковый милиционер Семен Игнатьевич, усатый человек 57-ми лет, который как раз спускался по лестнице, чтобы пойти на работу. Подойдя к двери, за которой орал Дмитрий Михалыч, он немного послушал о чем тот орал, а потом вежливо постучал и сказал:
- Ну ты, типа того... кончай кричать, Дима...
- Да блять Игнатьич, тебя мне сам Бог послал!!, - обрадовался Дмитрий Михалыч, - помоги мне выйти, я че-то дверь открыть не могу!!
- Сейчас посмотрим, что там у тебя с дверью, - обстоятельно сказал ему Семен Игнатьевич, нацепил очки и внимательно осмотрел дверь.
Прежде всего, он обнаружил, что дверь аккуратно прикручена к косяку с помощью десяти здоровенных шурупов, по три с боков и по два сверху и снизу, которые были довольно глубоко загнаны в косяк, а выпирающими частями не давали двери открыться. Кроме того, он прочетал написаный от руки печатными буквами плакат, прикнопленый к двери, который гласил: «КТО АТКРУТЕД БАЛТЫ ТОТ ПАЛУЧЕТ ПЕСДЫ!!», а рядом был нарисован довольно мохнатый женский половой орган, и, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений, к нему вела стрелочка, у основания которой было написано теми же печатными буквами: «ПЕСДА».
Прочитав, шевеля губами, написанное, Семен Игнатьевич призадумался: получать пизды ему совсем не хотелось. Поэтому, потоптавшись немного перед дверью, рассмотрев как следует рисунок и зачем-то его понюхав, он сказал через дверь:
- Знаешь, Дима, как-нибудь в другой раз... Да и инструмента у меня нихуя при себе нету...
И, почувствовав легкий стыд, Семен Игнатьевич быстро затопал по ступенькам, оставив Дмитрия Михалыча не солоно хлебавши.
Дмитрий Михалыч понял, что, если он сам себе не поможет, ему не поможет никто. Поэтому он метнулся на кухню, вернулся оттуда с топориком для рубки мяса, и, не обращая никакого внимания на протесты жены, начал методично вырубать собственную входную дверь...
На стоянку Дмитрий Михалыч вышел в пятнадцать минут девятого. И сразу заметил, что с его машиной что-то не так. То есть типа стоит машина, но выглядит как-то ниже, чем рядом стоящие другие «Жигули», хотя, по-идее, они должны быть одинаковой высоты. Когда Дмитрий Михалыч подошел поближе, он увидел причину странно низкого роста своей тачки: все четыре колеса ее были порезаны и тачка стояла на ободах. Но человека, только что в щепки разрубившего свою входную дверь, такие мелочи смутить уже не могли: Дмитрий Михалыч дико захохотал и оценивающе посмотрел на колеса соседней машины. «Хуйня, сейчас сделаем», - подумал Дмитрий Михалыч и попытался открыть багажник, чтобы достать инструмент. Но не тут-то было: в замке багажника, как и во всех других замках его тачки, торчал обломок какого-то чужого ключа и все было залито засохшим клеем. «Ну сука Нетормоз, встречу – никакая банда не поможет!», - подбодрил себя Дмитрий Михалыч, поднял с земли камень и выбил им стекло возле места водителя. Открыв затем изнутри машину, Дмитрий Михалыч опустил заднее сиденье и достал нужный ему инструмент. Операция по переставлению колес между его тачкой и соседней заняла около 40 минут, и к девяти утра счастливый Дмитрий Михалыч гордо выехал со двора. Он был счастлив настолько, что не заметил, что какой-то злоумышленник снял с его машины номера...
Как нам удалось выяснить в результате недельной слежки за Дмитрием Михалычем, по пути в школу он любил попить кофе в той забегаловке, в которой он когда-то купил мне сигареты. Вот и сегодня он запарковал тачку недалеко от нее и прямиком попиздовал вовнутрь, где заказал свои обычные кофе с булочкой. И когда он уже отхлебнул из чашечки, какой-то неловкий посетитель, лицо которого было скрыто под низко надвинутым капюшоном, проходя нечаянно задел плечом и случайно уронил его портфель, стоявший на стойке.
- Вот блядь, смотреть надо, куда идешь!, - сделал ему замечание Дмитрий Михалыч и на две секунды нагнулся, чтобы поднять принадлежащую ему вещь, что оказалось достаточным для того, чтобы неуклюжий посетитель довольно ловко заменил чашку Дмитрия Михалыча на другую, внешним видом никак не отличающуюся от той, которая была раньше.
Новая чашка Дмитрия Михалыча, кроме черного кофе с сахаром, содержала сложный коктейль медикаментов, в течение двух-трех минут после приема вызывающий неудержимый понос. Так, по-крайней мере, утверждал наш консультант, призер республиканских олимпиад по химии Чебурашка. И он нас не подвел: через пару минут Дмитрий Михалыч вдруг резко прекратил пить кофе, схватил в охапку свой драгоценный портфель и, не обращая внимание на движущийся по проезжей части транспорт, вприпрыжку побежал через дорогу по направлению к ближайшему общественному сортиру. За ним следом спокойно проследовал подменивший ему чашку Черт.
В сортире Дмитрий Михалыч находился немногим более получаса, все это время Черт тихо сидел в соседней кабинке и мужественно вдыхал вонь, которую выдавал из себя наш классный руководитель. Для того, чтобы ему легче было ее переносить, Черт закурил, а когда Дмитрий Михалыч наконец оставил общественное место общего пользования, он тоже поднялся с унитаза, бросил в очко 3 здоровенных куска карбида, а окурок прилепил на сидение. Теперь надо было быстренько съебываться...
Взрыв прогремел, когда обессилевший Дмитрий Михалыч на подгибающихся ногах добрел до своей машины и уже открывал дверь.
- Держите этого козла!!! Это анархист ебаный, он сортир подорвал!!!, - заорал ждавший этого момента Черт и, призывая двух дежуривших неподалеку ментов, усиленно стал тыкать в Дмитрия Михалыча пальцем.
Менты нехотя двинули по направлению к Дмитрию Михалычу, но когда прочитали граффитти «МЕНТЫ – КАЗЛЫ», размашисто намалеванное мной на борту его тачки, их скорость заметно увеличилась, и через пару секунд Дмитрий Михалыч уже лежал на асфальте с заломленными за спину руками, а один из ментов осматривал содержимое довольно подозрительной машины без номерных знаков. В тачке, на полике между передними и задним сидениями обнаружились 18 листков с планом нападения на милицейский участок, причем если бы рассматривавший их мент обладал минимальными знаниями истории, он бы сразу узнал в нем схему Сталинградской битвы, срисованную из учебника «История СССР», где вместо надписи «Группировка Паулюса» фигурировало «Милецэйский Учястаг №7». Одна из копий плана была вложена в конверт авиапочты, в графе «Адрес Получателя» было аккуратно написано: «Personnel Representative, Central Intelligence Agency, Washington D.C. 20505». Порывшись в бардачке, мент обнаружил хорошо спрятанный пакетик с белым порошком, который на самом деле был пищевой содой, но менту уже было похуй и он по рации вызвал машину для Дмитрия Михалыча и эвакуатор для его тачки.
В отделении милиции №7, куда был немедленно доставлен опаснейший террорист Дмитрий Михалыч, его били с 10:15 до 10:40, пока на него не вышел посмотреть командир, капитан милиции Павел Ебаньковский. Подняв с пола за грудки почти потерявшего сознание Дмитрия Михалыча, он уже замахнулся, чтобы тоже его ударить, но вдруг его рука застыла в воздухе, в максимальной точке замаха, и он удивленно сказал:
- Дима?! Каким это хером ты здесь оказался???
С трудом шевеля разбитыми в кровь губами и слабо фокусируясь сквозь разбитые очки на роже капитана милиции, Дмитрий Михалыч пробормотал:
- Хуй знает, кто ты такой, но я здесь оказался по причине подставы, которую мне подстроили мои ученики, я ни в чем не виновен и требую немедленного освобождения...
Павел Ебаньковский отпустил пиджак Дмитрия Михалыча, отчего тот штабелем грохнулся на пол, развернулся к охуевшим от такого поворота событий своим подчиненным и прорычал:
- Вы кого блять задержали и отпиздили, суки?! Это же Димка, мы же с ним четыре года подряд на продленке вместе куковали!!!
*********
В одиннадцать утра Дмитрий Михалыч в классе не появился. По такому случаю в пять минут двенадцатого я объявил во всеуслышание, что наверняка эта сука решила прогулять наш экзамен и на работу нихуя не пришла, но мы, как честные люди, не должны разбегаться, а должны честно прождать весь урок, и потом, с чувством выполненного долга, закрыть класс и отправиться отмечать конец четверти. И вдруг...
Вдруг в класс ворвался стоявший на стреме у окна в коридоре Черт и, бешенно вращая глазами заорал:
- Нетормоз, песдец блять – МЕНТЫ!!!
Выбежав в коридор, я заценил въехавшую прямо на школьный двор ментовскую тачку, из которой, пошатываясь, вышел Дмитрий Михалыч и прямиком направился к главному входу в здание. Втремени у нас почти не было. Я рывком повернулся к окружающим меня одноклассникам и нетерпящим возражений тоном скомандовал:
- Ну и хули вы здесь столпились?! Быстро все в класс!!!
Отвинтить ручку от двери было делом одной минуты, и вскоре мы услышали, как подошедший Дмитрий Михалыч барабанит кулаками в дверь и орет:
- Что это за безобразие?! А ну быстро открыли дверь!!!
На что я тоже заорал, только изнутри и жалобным голосом:
- Дмитрий Михалыч, мы не можем!! У нас какая-то сука ручку от двери спиздила!!!
Дмитрий Михалыч ничего мне не ответил и я услышал его шаги, удаляющиеся по коридору. Я подумал, что просто так он не отступится. И я был прав...
Через пару минут мы увидели из окна, как наш завхоз и какой-то мент в чине капитана бегут с по школьному садику с лестницей, а за ними хуярит со своим портфельчиком Дмитрий Михалыч. Ластница безошибочно была приставлена к окну кабинета физики и Дмитрий Михалыч, сжимая в зубах портфель, начал карабкаться к нам на третий этаж. У меня было возникла идея дождаться, пока Дмитрий Михалыч залезет повыше, а потом открыть окошко и оттолкнуть лестницу, но я заметил, что такая же идея, по-всей видимости, возникла и у завхоза с ментом, которые, как вкопаные, стояли у основания лестницы и изо всех сил прижимали ее к стене.
Я понял, что мы проиграли...
Дмитрий Михалыч вошел в класс через окно, предварительно разбив стекло портфелем, причем сделал это так обыденно, как будто он это делал по крайней мере два раза в месяц. А потом, оглядев класс через разбитые очки, плотоядно облизнулся сказал:
- Извините, я тут немножко задержался... Сейчас – десять минут двенадцатого, но это хуйня, мне придется забрать у вас десять минут из переменки. Итак, записывайте условия задач...
|
|
| |
|
|
| 06.05.07 01:15 | Должно было быть не так |
ru |
Должно было быть не так
Общая камера
...Перед металлической дверью No 135, почему-то покрытой каплями воды, вертухай, заглянув в карточку, весело сообщил: "Первоходы-тяжелостатейники. Заходи". И раскоцал тормоза. "Тормоза!" -- послышался крик за тяжко открывающейся дверью, а на продол, где весьма прохладно, повалил пар, как из бани. Шаг в хату был каким-то обморочным. Сравнение с баней неверно: она и есть. Примерно 40 градусов воздух, 100 % влажность. В желтом горячем мареве стеной стоят в одних трусах и тапочках потные люди, покрытые сыпью и язвами, смотрят враждебно и чешутся. Наверно, так себя почувствовал бы человек, которому пришлось шагнуть... куда? -- право, затруднительно сказать.
Грохнули за спиной тормоза. Рубаха немедленно стала мокрой от пота. Сердце застучало в голове. Одним словом, шок. До какой степени государство должно презирать человека, если помещает подследственных, вина которых не доказана, в такие условия. Такое государство не имеет право на существование. Но существует. Этот факт нельзя не принять во внимание, когда стоишь у тормозов с баулом и тщетно стараешься задержать дыхание, чтобы не чувствовать горячего запаха общественного туалета, приводит это лишь к тому, что вдыхать приходится с большей силой. Перед тобой два ряда шконок в два этажа, в общем количестве 30, уходящих к неясному горизонту и теряющихся в тумане; нижние ряды завешены простынями. По левую руку за грязной занавеской смердящий дальняк, по правую умывальник. Узкий проход между шконками упирается в
дубок, где-то высоко маячат два окна с решетками. От решки орет на полную громкость телевизор. Плюс неописуемый гул голосов (70 человек) и
вентиляторов, совершенно не справляющихся с работой. Арестанты трутся друг о друга, пробираясь кто куда. -- "Осторожно -- кипяток!" -- кричит один, неся от умывальника кружку, и все дают ему пройти. -- "Дальний! Свободно?" -- кричит другой, пробираясь к дальняку. -- "Хата! Шнифты забейте!" -- кричат с дороги. -- "С веником!" -- зовут с пятака (место между дубком и решкой), и парень с вокзала пробирается к решке (это его работа, за уборку он получает сигареты). Все преимущественно желто-коричневого цвета. Голые тела в грязных трусах пугают язвами, воспаленными татуировками и единообразием лиц (мечта правителей Йотенгейма), выражающих ожесточение, страдание и терпение. Как говорится, мест нет. Везде люди. Кишат как черви. В глазах мелькает от движущихся коричневых точек. Не сразу доходит, что это тараканы. Их полчища. Происходит странная вещь: звуки отстраняются, я вижу: кто-то обращается ко мне с какими-то вопросами, но я их не понимаю. Я не понимаю ничего. Пробираясь к лампам дневного света на потолке, тараканы не удерживаются и, как парашютисты, дождем летят вниз, на головы арестантов, которые на ползающих по их телам тараканов почти не обращают внимания.
Никакие рассказы не могут дать об этом представления. Разве это возможно?
Стоп. Все возможно. Прежде всего, упереться рогом.
...
-- К братве подойди на вертолет! -- наконец разобрал я слова улыбающихся моей непонятливости арестантов.
"В натуре, уголовники. Где их только искали, чтоб собрать в одном месте" -- подумал я и двинулся сквозь толпу и кошмар. На спецу шконки стоят параллельно стенам, на общаке перпендикулярно, вплотную друг к другу, иногда с разрывом -- привилегированные места. Нижний ярус завешен простынями, получаются как бы отдельные палатки, в каждой из которых собирается определенный круг знакомых и протекает своя особенная жизнь; к проверке пологи поднимаются, обнажая ячеистое нутро камеры. За одной из таких занавесок в проеме между шконками за крохотным столом собралась братва.
Страшные рассказы Вовы Дьякова о зверствах на общаке -- вранье, это стало ясно с первых же слов знакомства. Предложили чаю, сигарет: "Кури, Алексей. Будут проблемы, подходи, всегда поможем". Целую бурю вызвал ответ на вопрос, сколько денег украл:
-- Это понятно, что ничего не крал, но статья у тебя тяжелая. Сколько вменяют?
-- Несколько миллионов долларов, -- говорю осторожно. -- Сколько точно,
еще сам не понял.
-- Расскажи! Расскажи! -- возбудилась братва.
-- Я, -- говорю, на всякий случай избегая обращения "мужики", -- со всем уважением за положение, за Общее, но, не в огорчение будь сказано, о делюге -- вообще ни слова.
-- Нет, мы за делюгу не интересуемся. Мы думали, научишь чему-нибудь, -- разочарованно ответил кто-то.
-- Понимаю. Но не мне вас учить, -- (одобрительные кивки).
-- Ты бы баул пристроил на свободное место.
-- Да где ж тут свободное место. Буду благодарен, если поможете.
-- Поможем. Давай пока сюда, к нам, вот здесь, с краю. Потом к смотрящему подойди, он сейчас отдыхает. К дорожникам зайди, познакомься. На вертолет заходи по зеленой, у нас для всех открыто.
Это правда лишь отчасти, так же, как на воле: новым соседям всегда говорят: "Заходите в любое время". А там как сложится.
Между дубком и "телевизором" (металлический высокий шкаф, в который складывают шлемки, часто с недоеденной баландой -- чтобы доесть потом то, что останется после тараканов; на "телевизоре" стоит собственно телевизор) "на пятаке" снуют дорожники. Их шатер справа. Слева на отдельной шконке, над которой нет пальмы, спит смотрящий; трудно понять, принадлежит ли это неподвижное могучее тело, лежащее на спине и одетое лишь в старые трусы, живому человеку: застывшее лицо с закрытыми глазами никак не реагирует на невыразимый гвалт, и только пот на теле свидетельствует о том, что это живой человек.
Покрытый застарелой экземой парень по прозвищу Кипеж цинкует условным сигналом по батарее хозяйкой, после ответа прижимает кружку к батарее, прикладывается ухом к ее дну, как к телефонной трубке, закрыв ладонью другое ухо, потомпереворачивает хозяйку и, прижав ее уже дном к батарее, приникает к кружке, как к роднику, и натужно говорит в нее, закрывая зазор ладонями. Такой вот телефон с соседней хатой. Работает.
Забраться на решку под высоким потолком трудно, но дорожники делают это виртуозно, используя трубу батареи и "телевизор". С удивлением отмечаю на дороге солидный клубок альпинистского репшнура (выдерживает 600 кг). На решку дорожники мечутся поминутно. -- "Хата! Шнифты забейте! На пальме! Кто не спит -- подорвались к тормозам!" И вот толпа ломанулась к тормозам.
Расчет на то, что если влетят мусора на перехват груза, преодолеть заслон им быстро не удастся. За это время важная малява или запрет ликвидируется, прячется или уходит по дороге. На пятаке есть к бура -- под кафельной плиткой дыра в нижнюю хату. Какой-то чернявый с языком как помело (это наказание какое-то! -- везде есть такие) громко и безостановочно вещает, как на каком-то централе была у них к бура в женскую хату, и какие там были сеансы. Дорожников оказалось много, человек десять. Впечатление произвели несолидное. Рой шакалов. Успокоились лишь тогда, когда я им роздал почти все сигареты. Кто-то тронул за плечо: "Подойди к смотрящему". Смотрящий -- Юра Казанский. С ним грузин Михо:
-- Вот, Юра, новенький зашел. Я его от дорожников вытащил. Как зовут? Алексей? Алексей, они у тебя что-нибудь просили? Сигареты? Сколько отдал? Блок?! Юра, ты понял? -- блок.
-- Мне не жалко, Михо. А что так много людей на дороге?
Ответил Юра:
-- Они, дорожники, вообще все на свете попутали. Ты смотри внимательно, что к чему. Я объяснять не стану. Если сам разберешься, значит разберешься, отношения в хате сложные. А не разберешься... -- Юра развел руками.
-- Постараюсь, Юра. Тут у меня мыло, паста, "Мальборо" -- на общее камеры.
-- Мыло, пасту оставь для себя. А сигареты давай. Я обещал соседям подогнать хороших. А что ты все время переспрашиваешь? У тебя плохо со слухом? Что же вы все со спеца такие глушеные приходите!
-- Я после голодовки.
-- Сколько голодал?
-- Десять дней.
-- У нас тоже полхаты на голодовке, этим нас не удивишь. Ты где в хате отдыхал?
Зачем Юра сказал про полхаты, трудно сказать, потому что ни одного голодающего впоследствии я не заметил. Голодных -- да, почти все, а голодающих -- нет.
-- У решки.
-- У решки? -- недоуменно посмотрел Юра.
-- Да.
-- Статья какая?
-- 160.
-- Часть?
-- Третья.
-- Ясно. Старый жулик?
-- Я не по этой части.
-- На воле кем был?
-- Много кем.
-- Например?
-- Например, учителем русского языка и литературы.
-- В хате близкие были?
-- Конечно.
-- Кто?
-- Из братвы.
-- Из братвы?
-- Да. Можно отписать.
-- Нет необходимости. Толстый! Иди сюда! -- С краю пальмы слез одутловатый парень.
-- Толстый, будешь спать с ним.
-- Юра, я на кумаре. Пусть спит в другом месте.
-- Но ты же один на шконке, а другие по трое.
-- Ну и что. Я против.
-- Слушай, Толстый, я сказал: вы будете спать на одной шконке. О времени договоритесь сами. Все, Алексей, осматривайся, общайся. Если от адвоката лавэ занесешь -- честь и почет. Может, сможешь на хату телевизор загнать? Я уже третий загнал. Горят от сырости.
Кажется, для такого глушеного карася, как я, это удача. Крайнее место на пальме у решки -- ближе всех к вентиляторам, можно надеяться на какую-то циркуляцию воздуха, и тараканов здесь поменьше. Не грохнуться бы только на парус, под которым штаб дорожников. Толстый свернул свои простыни, я застелил свои. Матрас мокрый, как после дождя. Не говоря о том, что вонючий. Но заснуть удалось.
От первого пробуждения на общаке можно сойти с ума. Впрочем, как от любого последующего. С новой силой на тебя обрушивается видение, перед которым хочется закрыть глаза. Первым делом стряхнуть с себя тараканов, закурить. Целиком выкурить сигарету не получается, тут же кто-то обращается:"Покурим?" Ответов два. Или с кем-то уже курю, или положительный.
Оказывается, выражение "париться на нарах" может быть и не в переносном смысле. Потеешь круглые сутки, даже во сне, за исключением прогулки или вызова. Если бы не высокий желтый потолок, взгляд всегда упирался бы в людские тела. О, как их ненавидишь после первого пробуждения на общаке! Как парадокс воспринимается вон тот парень на пальме напротив, читающий книжку. Ноги покрыты гнойными язвами, а он читает. У кого цветные татуировки, тем труднее, красные и зеленые воспаляются сильнее, чем синие, набухают, как нарывы; драконы, церкви, русалки, изречения кажутся рельефными, как бы приклеенными к телам. На одном написано: "Избавь меня, боже, от друзей лукавых, а от врагов я избавлюсь сам". У дубка вспыхивает спор. -- "Ты почему взял мой фаныч без спросу? Надо интересоваться фанычем!" -- "И поглубже" -- уточняет парень, запрятав в ответе иронию, боль, отчаянье и беспросветность своего положения. Пожалуй, так жарко не было даже в ИВСе. Из телевизора слышится романтическая песня:
Что же ты ищешь, мальчик-бродяга,
В этой забытой богом стране.
Некоторые лица выражают крайнее напряжение. Кажется, сейчас человек потеряет самообладание и начнет крушить все и вся. Смотрящий передает на дубок горсть "Примы", народ подтягивается, на несколько секунд тормоза
оказываются не заслонены. (Круглые сутки у шнифтов посменно дежурят люди, ловя каждый шорох. Это общественная работа на благо хаты, дабы вовремя предупредить движения с продола.) Над кормушкой, как нос корабля, в хату вдается вваренный в металл угол с шнифтами. Несколько секунд хватает какому-то арестанту для стремительного рывка к тормозам. Наклонив голову, он врезается ею в нос корабля и молча падает. Когда парня с кровоточащей вмятиной в черепе уносят из камеры мусора, стоит подавленная тишина. Через пять минут гвалт возобновляется. Дежуривших у шнифтов подтягивают к смотрящему: и у него, и у них, видимо, будут трудности. Нет, не жалко никаких денег, только бы выйти отсюда. Тусуясь от дубка до тормозов, с трудом расходясь с арестантами, не имея по полсуток возможности присесть больше чем на минуту, понимаешь отчетливо, будто с помощью наглядного пособия, что действие закона носит какой-то обобщенно-упрощенный характер и осеняет своим крылом пространство где-то в другом месте, не в хате один три пять. И мелькает соблазнительная мысль...
-- Леша, привет! Помнишь меня?
Нет, не помню этого худого улыбающегося парня.
-- Матросов я! Саша!
Теперь вспомнил. Он зашел в хату 228 чуть позже меня. Вместе тусовались у тормозов. Там он был толстым, обрюзгшим и надменным, писал дурацкие возвышенные стихи и требовал от меня рецензий. Сейчас не узнать. Худой как щепка.
-- Тебя, Саша, не узнать.
-- Я тебя тоже не сразу узнал. Как там Володя Дьяков поживает?
По-прежнему пугает всех общаком? Ничего из того, что он говорил про общак, не верно. А вот наш смотрящий -- классный парень!
-- Ну, и как ты тут? Как тебе удалось сохранить кожу?
-- А я и не сохранял. Уже на второй день покрылся экземой, а потом два раза в день хозяйкой намыливался с головы до ног, на дальняке ополаскивался. Все прошло, как видишь. Здесь все покрываются, а у меня прошло. Так что, чуть начнется -- сразу хозяйкой, может и у тебя пройдет.
-- Пока не начиналось.
-- Начнется. У всех начинается, не у всех проходит! -- Саша смотрел весело и с вызовом. Может, потому и прошло. Даже вши заводятся в основном у тех, кто пал духом.
Шли дни, а кожные проблемы меня почему-то не коснулись. Поначалу все старались завести беседу. Некоторые не первый год в хате парятся, оторванные от света, новый человек для них -- это, быть может, новые возможности. Но я взял тактику отстранения. Необходимый минимум ответов, и все. Постепенно про меня забыли. Только армянин с длинным вертикальным шрамом на животе (след тюремной операции) подошел и сказал:
-- Меня зовут Армен. В хате сижу три года, за вычетом двух месяцев на больнице. Моя шконка внизу, вон там. Подходи в любое время, можешь всегда прилечь. Там есть вентилятор. Дело в том, что в хате не с кем поговорить, а с тобой можно, это видно. К тому же хату ты еще не знаешь, оберут до нитки под благовидным предлогом, а со мной, хоть я и сам по себе, считаются. Можешь баул ко мне поставить. Если что-нибудь будет нужно, а я сплю -- буди без стеснения.
Очень дружелюбен. Отвечаю жестко. И тусуюсь до бесконечности сквозь тараканий дождь, считая секунды, в ожидании очереди лезть на пальму. Ни Косули, ни следака, ни передач. Крик "хата, баланда!" вызывает голодный рефлекс, и скоро баланда перестает быть вонючей, и рыбкин суп кажется приемлемым. Хлеба совсем мало, белый часто не дают вовсе. Растянуть пайку на сутки не хватает терпения, она съедается сразу, чувство голода переносится легче, когда знаешь, что у тебя нет ни крошки. Неполный спичечный коробок сахару -- суточная норма -- тоже исчезает сразу. Из восьмидесяти с лишним арестантов (хату уплотнили: зашло еще с дюжину арестантов; кума бы сюда на денек) большинство абсолютно неимущие, и с воли их не поддерживают, поэтому редкая передача растворяется в хате моментально. Иметь две рубашки неприлично. Армен был прав: роздал все. За свитер, что дорог как память, встал грудью, но уступил под натиском идеологии святости дороги, и расплели мою память на нитки и свили из них канатики.
За дубком круглые сутки играют в шахматы на победителя. Вместо доски грязная тряпка с нарисованным полем. Однажды, одурев от боли в спине, сел сыграть с камерным чемпионом. Проиграл сразу. Башка-то тоже болит и
кружится, поди сосредоточься. Другой возможности сидеть в хате нет (позже, подружившись с Арменом, такую возможность я получил), а силы на исходе, но меня даже в очередь не хотели ставить. Добравшись, наконец, в полуобмороке до "шахматной доски", долго пытался отдышаться.
-- "Ходи, не занимай попусту место!" -- сказал азиат, начисто обыгрывающий всех, по-королевски сидящий за дубком столько, сколько хочет. Это стоило напряжения, но стимул был. С треском раздавив конем проползавшую по шахматному полю жирную неторопливую вошь, я взялся за игру. Через несколько дней я сидел за дубком когда хотел.
Выигрывать было необходимо, и я выигрывал. Во сне разбирал сыгранные партии с недоступной наяву длиной вариантов. Жизнь превратилась в шахматы. -- "Ты, наверно, сначала прикидывался" -- смущенно сказал азиат, сдавая очередную партию. Опять меня сломать не удалось. Начал понемногу общаться со старожилами. -- "У меня по делу свидетели -- менты, а они на суд не являются. Похоже, буду сидеть, сколько статья позволяет" -- говорил Армен.
Это означает, для примера, что если статья, по которой обвинен я, подразумевает наказание от пяти до десяти лет лишения свободы, то в случае передачи моего дела в суд последний может двигаться к своему решению в течение десяти лет с момента моего ареста, и никакая сила не сможет суду поставить за это на вид. Позже, в Бутырке, общаясь на сборке с судовыми, встретил арестанта, обескураженного решением очередного заседания Тушинского суда: назначить новое заседание, в связи с загруженностью суда, через год.
Так что, Алексей Николаевич, с учетом того, что в деле, если верить Ионычеву и Косуле, есть уже 300 томов, и собираются довести до пятисот, в случае передачи дела в суд можешь считать, что ты в могиле, там уже и захочешь -- не попадешь на зону. Вон сосед Армена, Саша, сидит в хате четыре года за судом. Шестьдесят четыре заседания, а воз и ныне там.
-- "Уходят, -- говорит Саша, -- люди из хаты в основном на тубонар, такая уж хата, одна из самых тяжелых на тюрьме. Прошлое лето в Москве было жарким, а в хате 120 человек. Чтобы пробраться от решки к тормозам, сорок минут было нужно. У кого сердце слабое -- не выдерживали. Каждый день кого-нибудь выносили на продол. Там водой окатят; если в себя придешь -- опять в хату закидывают. Или в морг".
Попробовал представить 120 человек в хате, жуть пробрала. -- "У людей кости заживо гниют, -- продолжал Саша, -- забыл, как болезнь называется. Так что ты, Леша, береги здоровье. Видишь, я даже не курю. Тубик здесь в воздухе летает. За четыре года я один выдержал. Старайся не поцарапаться: зараза попадет -- никто непоможет".
-- "А лепила?" -- "Лепила... Она пятнадцать лет на Владимирском централе проработала. Мы для нее не люди. Нет у нее для нас лекарств. Будешь подыхать -- не заметит. Если есть деньги -- другое дело. У меня денег нет". Ожесточенно, собранно, никогда не улыбаясь, с аскетической самодисциплиной пробивался Саша сквозь годы хаты 135, на каждую прогулку выносил пластиковые бутылки с водой, делал во дворике зарядку и мылся с ног до головы, даже зимой. Ему бы в зону как на праздник, но свидетели -- мусора. Статья у Саши до шести лет. От времени, когда мы разговаривали, прошло больше двух. Я надеюсь, Саша дожил до Свободы.
Перебирая взглядом лица, трудно найти человека, который может показаться интересным; лица искажены и упрощены, на каждом застывшая маска страдания, разница лишь в степени. Если кто смеется, то выглядит не смешно, с таким же успехом мог бы плакать. Но как-то арестанты друг друга находят и стихийно образуют семьи. Есть люди, с которыми не важно, о чем говорить, с ними легко. На воле обычно они становятся друзьями. В следственном изоляторе дружить опасно, но ощущение взаиморасположения иногда дает душевный отдых.
Однажды среди всей этой вонючей фантасмагории ко мне подошел парень с красным, будто только что прилетевшим на плечо драконом и сказал: "У нас семья пять человек. У нас всегда есть сигареты. Подходи в любой момент. Даже если не будет, что-нибудь придумаем". Сигареты на общаке дороже золота, они -- единственное лекарство, и потребность в них безумная. Я не отреагировал, а парень не настаивал, но иногда, обычно в тяжелейшие для меня минуты, он вдруг подходил и предлагал закурить. Это некий феномен, весьма нечастый и в жизни и в тюрьме: почему, не ясно, но люди готовы поддержать друг друга. И это большое подспорье. Так иногда возникал разговор.
-- Алексей, у меня к тебе просьба. Выйдешь на волю -- позвони моей жене. Расскажи, что все в порядке. Запишешь телефон?
-- Да. Только у меня статья до десяти лет.
-- У меня до пяти, но мне кажется, что ты выйдешь раньше меня. Не знаю, почему.
-- Позвоню.
-- Заезжай в гости. Я тут недалеко жил.
И разошлись кто куда, по бескрайним просторам хаты, а на душе стало немного легче.
Прогулка на общаке проходит в большом дворике размером с камеру, т.е. примерно те же тридцать квадратных метров, но все равно тесно. Хочется, чтобы все помолчали -- какой там -- трепятся как отвязанные. В одном месте зарядку делают, в другом сидят на корточках, в третьем водой обливаются, в четвертом смотрящий гуляет по зеленой. Радость одна -- солнечный свет.
Возвращение в хату мучительно. Мимо охранников с собаками, почти бегом, руки за спину, отставать нельзя, по внутренней лестнице на продол -- в вонючую дыру раскоцанных тормозов. А там бедлам, все перевернуто, валяется в куче, где чьи вещи, не разберешь: был шмон. У хлебореза отмели заточку -- кто-то стуканул. Дорога пострадала: все веревки забрали, чтоб не скучали и было чем заняться. Самодельную штангу унесли. Невероятно, но факт: находились желающие ее поднимать. Например, парень с вокзала, стирщик, зарабатывавший на жизнь не только стиркой, но и тем, что за пачку чая разрешал ударить себя в живот со всей силы. Разные люди в хате. Какой-то старик живет под шконарем, без матраса, в кишащей массе вшей и тараканов. Иногда и гадит там же. Выползает только за баландой.
Иду к Армену: "Давай, Армен, уговорил -- брей голову наголо". Я, наверно, один в хате с бородой и небритой головой. -- "Вот молодец! -- радуется Армен, давно предостерегавший от вшей,-- а еще умывайся чаще по пояс холодной водой -- для духа хорошо". Это так, но изысканность пребывания на общаке заключается еще и в том, что весь день из крана течет кипяток, хо-лодную дают минут на двадцать в день. Зачем? Праздный вопрос. Сердечный приступ подкатил во время бритья. Я сидел на вокзале на пуфике (набитый тряпками мешок), а Армен искусно цирюльничал бритвенным станком (важно не порезать), когда боль сдавила сердце и сознание стало уходить. Так же неожиданно, как появилась, боль переросла в приятное ощущение, сознание стало возвращаться. В глазах прояснилось. Армен сосредоточенно водил по воздуху ладонью в области моего сердца. Бритье закончилось благополучно.
Поймав на себе настороженные взгляды, взял зеркало, из которого глянула бородатая физиономия душегуба-абрека. -- "Ты, Старый (погоняло), если в таком виде пойдешь к следаку, сто вторая тебе обеспечена" -- покачал головой кто-то. Арестанты стали сторониться, а это серьезный показатель. Сбрил и бороду. -- "Слушай, -- избегая обращения "Старый", поинтересовался чеченский боевик, -- тебе сколько лет?" -- "Сорок". -- Надо же, я думал шестьдесят. А сейчас -- не больше тридцати..." Из зеркала смотрел утомленный юнец с черными кругами под глазами. -- "Армен, как ты вчера понял, что именно сердце?" -- "Немного интересуюсь. Будет плохо -- подходи". -- "Армен, а кем ты был по воле?" -- "Фармазонщиком, Леша. Время придет, они еще узнают, кто такой Армен". Что ж, благодарю, Армен, мне эти вещи знакомы -- избавить человека от боли -- значит взять ее на себя.
На спецу у Вовы были ножницы, а у дорожника ногтерезка, здесь пришлось осваивать тюремную технику подрезания ногтей -- мойкой. Первый опыт оказался неудачным, порезал на ногах пальцы (потом уж приловчился). Ногти следует срезать на газетку и выбрасывать на дальняк -- чтобы не прирастать к камере. Стоило достать из баула пузырек йода, как налетели: "Дай! Дай!" Отказать нельзя. Заболел смотрящий. Глядя как он мучится, подошел: "Что, Юра, голова болит?" -- "Да". -- "У меня есть седалгин". -- "Сколько у тебя таблеток?" -- "Девять. Сколько нужно? Две?" -- "Давай все. Эй, на дороге, сколько надо седалгина, чтобы поперло? Двенадцать? Эх, мало... А может, у тебя еще есть? Ладно, давай девять".
Больше мне рассчитывать на медицину не придется... Написал заявление врачу.
Отрешенная женщина в годах с сомнением разглядывала мою карточку, о чем-то думая и рассеянно слушая мой рассказ о здоровье.
Так... Назначена медкомиссия МВД... И институт.., -- как бы говоря сама с собой, выдала врач служебную тайну и ненароком наклонила карточку так, что стал виден текст с штампом: буква "Ш" и число, когда была пятиминутка. -- "А лекарств нет. Никаких. Иди в камеру. Йод? Нет, йода тоже нет. Ничего нет. Следующий!"
Вот это да, неужели все-таки здесь чего-то можно добиться. Было дело, вызывали к кормушке расписаться за ознакомление с исходящим номером, под которым отправлено мое заявление в Комиссию по правам человека при
Президенте РФ, а потом и ответ пришел: "Ваша жалоба направлена на рассмотрение в Генпрокуратуру". На дядю Васю жалуюсь -- он же, дядя Вася, и рассмотрит. Василий Холмогоров -- зам. Генпрокурора, продливший мне срок содержания под стражей, руководствовался ходатайством генерала Сукова; позднее меня ознакомили с этим сочинением, где было написано, что я признал свою вину, и мне требуется время, чтобы раскрыть ее в деталях. Но: медкомиссия МВД все-таки назначена, не провести ее следствие не имеет права.
Это серьезный шанс. Плюс институт. То есть Серпы. Буква "Ш" означает предварительный диагноз: подозрение на шизофрению. Я обязательно выйду отсюда. Лепила-то, оказывается, не совсем зверь. Информация для арестанта -- самое главное. Куда же эта сука Косуля запропастился. Ладно, веди меня, вертухай, на помойку.
Пришли две малявы и груз. Леха Террорист и Артем писали со спеца, узнав от Вовы, в какой я хате. От их теплых сдержанных слов стало радостно. Артем подписался "твой младший брат", Леха -- "с уважением, Террорист". Вова прислал несколько пачек сигарет. Приятно, конечно, тем более что курить почти нечего (выручает Армен, ему как старожилу в знак уважения сигареты подгоняют арестанты, хотя он не курит), но ничто в сравнении с искренними малявами Артема и Лехи. Малявы путешествуют по тюрьме самыми замысловатыми способами. Иногда, например, вертухай оставит кормушку открытой. В дело идет маленькое зеркало ("мартышка"), привязанное к палке. Осторожно высовывая его на продол, дорожник ловит момент, когда коридорный не видит (или делает вид, что не видит), и кидает к хате напротив веревку, ее ловят удочкой из кормушки напротив, и -- пошло письмо по телеграфу. Часть маляв, конечно, прочитывается не тем, кому адресовано, снова запаивается в полиэтилен и отправляется по назначению. На этом некоторые серьезно горят. Однажды Леха Щелковский, вернувшись с ознакомки, обескураженно сообщил: "Смотрю в делюгу, а там ксерокопии всех моих маляв". Я сам слышал со своей пальмы, как внизу под парусом у дорожников сортировали прочитанные и непрочитанные малявы.
Порядочный арестант, как и порядочный человек на воле, встречается нечасто, а щеки надувать и размахивать флагом умеют многие, не этому ли нас с детства учила страна.
Шло время, но долгожданное "с вещами" не слышалось. Напротив, хату посадили на строгий карантин, сорок дней без прогулок, свиданий и вызовов. Хуже всех судовым, следующее заседание автоматически переносится на несколько месяцев. Единственный симптом, на который реагируют врачи -- кишечные расстройства с признаками отравления, но оказаться в инфекционном отделении -- это реальная опасность заразиться чем-нибудь экзотическим, и туда обычно не стремятся. Один арестант впал в отчаянье и пошел на такой шаг, чем подвел всю хату. Его действия по имитации отравления (жрал всякую мерзость, плакал, что больше так не может жить) не остались незамеченными, хата взбунтовалась.
Смотрящий, видимо, беседовал с кумом, с врачом. Порешили на том, что карантин, введенный на всякий случай, отменят после того, как у всех возьмут анализы и их результаты будут готовы. Хата на строгом карантине похожа на тонущую подводную лодку: дышать становится все труднее, а смотреть на тела невыносимо.
За занавеской у Армена микроклимат. На соседних шконках, не разделенных занавеской, по одному человеку, тоже старожилы. Иллюзия отдельной квартиры. Можно выкурить всю сигарету, сюда не заходят с осточертевшим "покурим?", можно прилечь на любую из трех шконок, спокойно побеседовать. Пришла продуктовая передача. Дорожники прибежали как на пожар: дай то, дай это, и это тоже дай. С ненавистью и иронией оставшихся без добычи шакалов выслушали, что все вопросы -- к Армену, но к нему не обратились, а побежали к смотрящему, тот вышел на пятак: "У тебя что, Армен -- завхоз?" -- "Что-то типа того" -- ответил я, и вопросов больше не было. Армен, поинтересовавшись, как я хочу распорядиться передачей, по классическим тюремным правилам или иначе (каждый имеет право ни с кем не делиться, но в этом случае не следует рассчитывать на камерный общак и хорошее отношение), объяснил, как сделать правильно. Двадцать процентов чая, сигарет и сахара -- на общее. Примерно столько же братве и дорожникам. Что-то -- на вокзал: все-таки люди стирают, подметают, моют. На вокзале тусуется сплоченный коллектив арестантов, образующих как бы трудовую семью. И тем лично, кого ты уважаешь. Вот, считай, и вся передача, себе остается процентов тридцать. -- "Сам не носи, -- говорит Армен, -- тебя от этого больше уважать не станут. Держи дистанцию. Для этого есть шнырь. Эй, Рыжий! Иди сюда. Это передай на Общее, это -- Братве, это -- на Дорогу. С уважением и пожеланием здоровья".
Через пять минут Рыжий вернулся: "Смотрящий велел передать, что благодарит".
-- У нас сейчас все нормально, -- рассказывает Ар-мен, -- а год назад в хате было большинство грузин, чеченцев и азербайджанцев. Был беспредел. Что ж, можно представить. Значит, кого-то обрабатывали таким способом в интересах следствия. Вот и весь беспредел. В тюрьме круг моего общения составило примерно 500 человек. Мой вывод: люди в тюрьме больше склонны к самоорганизации, чем на воле. Если бы арестанты не поддерживали друг друга и не были терпимы, выжить бы было трудно не только морально, но и физически.
Настоящий беспредел в тюрьме имеет на плечах погоны.
Выгнать хату к лепиле для взятия проб из области заднего прохода удалось лишь после вызова резерва. Красные повязки и дубинки, готовые поплясать по головам, вразумили самых стойких приверженцев понятия, что по кишке мусора могут пройти только по беспределу. Для осуществления процедуры привлекли врача-мужчину со спеца. Впрочем, мужчина ли он, можно было усомниться. За работой он покрикивал театрально-педерастическим голосом:
-- Давайте, давайте! Думаете, мне это приятно? Давай, снимай штаны, раздвигай ягодицы!
-- Это что -- ягодицы? Булки, что ли? -- переспросил недоуменно узкоглазый паренек. -- Сам раздвигай. Пиши, что я прошел.
-- Ты мне зубы не заговаривай! Давай, показывай задний проход!
-- Это трубу, что ли? Да ты, лепила, в натуре гонишь.
-- Не будет вам конца карантина! -- завизжал лепила.
"Знаю я его, -- сказал кто-то, -- на спецу ходил к нему на вызов. Ласковый такой. Я ему говорю: "Сонников дай". А он мне елейным голосом: "А я видел в глазок, как вы петуха на дубке растянули и поимели! Вы закрывали, а я все равно видел!" Прав был Вова: одни преступники собрались. Через несколько дней карантин сняли...
|
|
| |
|
Total posts: 2 Pages: 1
«« « 1 » »»
|
|
| Mo |
Tu |
We |
Th |
Fr |
Sa |
Su |
| | | | | 1 | 2 | | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | | |
|
